История основана на реальных событиях.

В кричалке стало тихо. Шумную, нетерпячую, с громкими воплями, женщину увели в родзал. Она осталась одна. Воды отошли еще вечером, а уже скоро рассвет. Небо, бездонное, темно-синее, с крупными мерцающими звездами, бледнело. Вступало в свои права утро, а схваток нет.

Поясница и таз – сплошная боль, но это – не схватки. Что-то идет не так. У нее есть опыт, это третьи роды, что-то не так. – Как мы тут поживаем? – совсем юная рыжеволосая девушка взяла ее руку, прощупывала пульс. – Не хотите Вы отчего-то свою чадушку на свет выпускать. – Так получается.

Я хочу. – Как Вас зовут? – Матушка Елена. – Хм, – фыркнула девушка, – молодая, красивая женщина, а себя матушкой называете. – У меня муж – священник. Он – батюшка, я, стало быть, матушка. – Надо же! А отчество, обычное отчество у Вас есть? – Есть, милая, конечно, есть. Елена Пантелеевна.

– А меня Настей зовут. Елена Пантелеевна, – строго сказала девушка, – сейчас к Вам придет доктор, Ваша соседка уже родила, надо решать, что с Вами дальше делать. Не идете Вы в роды! Пришли сразу два доктора.

Они прикладывали трубочки к ее огромному животу, трогали его, мерили давление, качали головами и вполголоса советовались. – Голубушка, безводный период затянулся, риск велик, родовая деятельность никакая. Идем на кесарево сечение. – Делайте, доктор, что считаете нужным, но двоих я нормально родила сама.

– Да-с, голубушка, а тут другая история получается. Перемещайте-ка ее в оперблок. Говорил же ей муж, отец Петр: Леночка, надо ехать в роддом. А она: Я и дома сама справлюсь. – Леночка, зачем ты так? Милая, мы в другое время живем, в хорошем городе, не надо неожиданностей. – Хорошо, батюшка, поеду.

Что б сейчас она дома делала? Напугала бы своего Петеньку, детей. Хорошо, что приехала. Теперь Господь управит, все будет хорошо. Рыжеволосая Настенька застыла над ее рукой: – Веночки у вас хорошие. Катюш, давай нам обезболивание.

Елена Пантелеевна, будет чуточку больно, потерпите. – Терплю, милая, терплю. Очень скоро она перестала видеть склонившиеся над нею лица медиков и понеслась по спиралевидному лабиринту из мягких белых пушистых облаков в неизвестном направлении так быстро, что захватывало дух.

– Раскройте матку шире, держите, извлекаю. Большой бутуз. Ба, да здесь двойное обвитие пуповины… Нешуточное дело, хоть бы закричал. Младенец, который еще несколько минут назад был живым человеческим плодом, молчал.

Белый-белый, почти как стена, кукла с болтающимися ручонками, он и после великого множества реанимационных мероприятий не подавал признаков жизни. Врач Геннадий Иванович с испариной на лбу разводил руками и вновь бросался в очередную атаку со смертью.

Акушерка Настя и медсестра Катерина во всем помогали и беззвучно плакали. Настя сквозь слезы сказала: – Такая хорошая женщина, третий ребенок, и надо же! Родильницу зашили, переместили в реанимационную палату. Безжизненное тело младенца накрыли салфеткой и вывезли на каталке из операционной.

Доктор с Настей пошли в приемное отделение, где у двери на банкеточке скромно сидел черноволосый мужчина. Борода с проседью, волосы аккуратно собраны на затылке в длинный пучок. Глаза добрыедобрые, лучистые.

«Как у Дедушки Мороза в сказке», – подумала Настя. – Вы муж Елены Пантелеевны? – Да. Ну, как они? Как Леночка? Кто родился? – Как ваше имя-отчество? – Петром Корнеевичем величайте. Чтото не так? – Состояние Елены Пантелеевны удовлетворительное, выходит из наркоза.

Пришлось делать кесарево сечение. А по поводу вашего мальчика обрадовать не могу – мертворожденный. – Как же так?! Он же бился, когда мы сюда приехали, я сам руку на животе держал. В горе мы все равны.

Отец Петр похристиански понимал, что не бывает преждевременной смерти, что во власти Господа в только Ему известную минуту выхватить, как созревший колос, из этой жизни невинную, чистую душу младенца либо просто уберечь человека от неведомых будущих непосильных искушений.

Священнику, как никому другому, известно, что идет непрестанная борьба за душу каждого из нас до последней секунды нашей жизни. Но тяжелее утраты близких нет ничего на свете. Все понимаешь, все принимаешь, а оторвать от себя родного человека порою просто невыносимо.

Батюшка, взрослый, солидный мужчина, достойный, спокойный человек, рыдал, как ребенок, закрыв лицо руками. – Подольше Леночке не говорите, – наконец смог произнести он, – пусть выздоравливает. Я побуду здесь, пока не придет в себя. – Хорошо, Петр Корнеевич.

Вы уж простите, но не наша вина. Доктор ушел к родильнице проконтролировать выход из наркоза. Настя брела по пустому коридору, ничего не видя перед собой. Невозможно быть равнодушной к такому горю, просто невозможно. Говорят, со временем легче, не так сопереживаешь.

Чушь! Вот Геннадий Иванович, опытный врач, а по лицу видно, что он как будто сам умер вместе с этим незакричавшим малышом. Надо попросить санитарочку вывезти его в морг, каталку оставили в пустой палате. Почему-то захотелось посмотреть на него в последний раз.

Такой красивый малыш, крепенький, маленький ангел. Новорожденные редко бывают красивыми сразу после родов, личико у них хорошеет потом, к выписке. А этот – божественный ребенок. Настя подошла к палате, где стояла каталка с младенцем, взялась за ручку двери и вдруг ясно услышала детский крик.

– Господи! – сердце ее отчаянно забилось. Она ворвалась в палату. Под тонкой салфеткой, сражаясь с нею ручками и ножками, орал малыш. – Господи!!! Счастье-то какое! Что же это? Как? Господи-и-и ! Спасибо Тебе! Настя схватила малыша, прижала к себе и помчалась в родзал.

Она отсосала ему слизь, он перестал хрипеть и из багрово-синего на глазах становился светлее, светлее, дыхание углублялось, перебивалось криком. – Кричи, кричи, детонька моя, маленькое солнышко, кричи, раскрывай свои легкие.

После крика малыш задышал ровнее, почти спокойно, как-будто все случившееся раньше было не с ним. Настя не удержалась, побежала в реанимационную палату с младенцем на руках. Елена Пантелеевна лежала с открытыми глазами, медленно повернулась в ее сторону.

Геннадий Иванович склонился над нею, прослушивая легкие и сердце. Он поднял голову и ахнул. Ожившие, огромные его глаза над маской с восторгом смотрели на Настю с заботливо укутанным малышом на руках. – Это мой? – шепотом спросила Елена Пантелеевна.

– Ваш, матушка Елена, Ваш, пойду отнесу его педиатрам, они нас ждут, и спущусь вниз, порадую батюшку. А Вы отдыхайте, матушка, с ним все хорошо. С ним действительно все и всегда было хорошо.

Не по годам мудрый светлый человек. Двенадцать лет назад принял постриг. Ныне он в монастыре в Рязанской области, иеромонах, отец Кассиан – на службе у воскресившего его Господа.

Ирина КОВАЛЕНКО, г. Краснодар.